Эта мысль окрыляла и подгоняла. Без пяти минут третьеклассник Витёк бешено крутил педали подаренного отцом велосипеда, лихо обруливая ямы на дороге.
Дома ждали новенькая форма, проверенный в школьных боях портфель и ещё незапятнанные тетрадки. Так, надо не забыть завести будильник на пораньше. Наверняка задавака Инка придёт на линейку первой, и (пока никто не видит!) надо успеть пригласить её покататься на модном велике после уроков.
Вечернее солнце неспешно опускалось над степью, озаряя всё вокруг золотисто-розовым светом и замечтавшийся Витёк катился по дороге, как в волшебном сне. Чудилось, что долгожданное завтра уже наступило и подобревшая задавака Инка улыбается ему солнечным взглядом прямо сейчас…
Канава! Резкий удар выбил руль из рук и Витёк полетел вперёд, пропахав носом пару метров по асфальту. Кажется, он даже потерял сознание. Очухался, огляделся вокруг: слава богу, дорога пустая, никто не видел позорного падения. Только потом заметил, что шорты и футболка порваны напрочь, а исцарапанное тело всё в крови. Затем пришла боль.
Усилием воли Витёк поднялся и, прихрамывая, огородами покатил искорёженный велосипед домой. Старший брат выпал в осадок от его внешнего вида:
— Ну ты красава!
Он загнал орущего от боли Витька под душ, а потом уложил на диван, под покрывало.
Родители вернулись с работы позже обычного. Старший сын с заговорщическим видом завёл их в комнату, где на диване дремал Витёк, и с триумфальным криком «Вуаля!» сдёрнул покрывало.
Мальчик спросонья хлопал глазами, не понимая, почему мама схватилась за сердце, а отец выронил из рук букет гладиолусов, купленный к Первому сентября…
Мама не выпускала Витька из дома три дня, безжалостно обрабатывая раны зелёнкой. Появление пятнисто-зелёного Витька в школе надолго закрепило за ним обидную кличку «Зелепупс». Больше всех потешалась задавака Инка и от этого было больно вдвойне…
Батя молчал все пять часов фильма. Смотрел в оцепенении, подавшись всем телом вперёд. Каждый кадр падал в глубины сознания, словно обломки графитовых стержней в бурлящий реактор.
— Я ж был другим…
Батя молчал все тридцать три года после работы на ликвидации последствий аварии в Чернобыле. Молчал и бухал. Молча выкинул однажды принесённый женой букет полевых маков. Молча выставил за дверь однажды притащенного сыном бездомного щенка. И всегда бухал. Молча.
Он не говорил жене, что вид полевых маков вызывает у него кроваво-металлический привкус во рту. Как в том июне в Чернобыле, когда запах безвременно пожухших цветов и радиационной пыли висел в воздухе.
Он не говорил сыну, что взгляд собачьих глаз режет ему сердце на тысячи кровоточащих ошмётков. Как в те чернобыльских полгода, когда он в команде «охотников» отстреливал брошенных в зоне отчуждения домашних животных.
— Сынок, я ж был другим… Я ж даже водку до Чернобыля не пил… Животных жалко… Твари бессловесные, они ж совсем ничего не понимали…
Проверка контрольных. Класс замер в тишине. Дети плохо справились с заданиями и знают — я недоволен. Вызываю по очереди.
— Зунг!
В отличие от предыдущих мальчиков, щуплый Зунг не плачет и не молит о пощаде. Лишь только морщится от боли каждый раз, когда моя хлёсткая линейка бьёт по его раскрытым ладоням. Меня злит и вгоняет в раж это молчание, я одержим желанием унизить гордеца. Капли крови появляются на детских ладошках…
Спустя 30 лет, после войны, Зунг заходит в школу — проведать меня, старого учителя. Мой ученик неловко обнимает меня одной рукой.
— Учитель!
— Зунг!
Я чувствую, как вспыхивает и в одно мгновение сгорает дотла моя душа при виде пустого рукава Зунга. Меня преследует боль воспоминания: я снова и снова вижу, как гордый мальчик идёт на место, прижимая две окровавленные ладошки к груди…
(c) Автор Vũ Thoảng, название в оригинале «Nỗi đau»
Wat Phra Pathom Chedi, провинция Nakhon Pathom, Таиланд
На сто слов меньше 
Для отправки комментария необходимо войти на сайт.